Предыдущая   На главную   Содержание   Следующая   Всё-таки она визжит!   Мороз под тридцать градусов и ветер. На тренировку явились только двое: настойчивая Горохова и жизнерадостный Степанов. Таких и пургой не пронять. Лазим по Первому Столбу, лазим, и вдруг эти черти заявляют: - Согласись, Миша, для нас ход Змеиная Голова уже не актуален! - Да? Чего же вы тогда хотите? - Чего-нибудь остренького! - Это скала Перья. Но впервые на них забираться лучше летом. - Кто ж виноват, что мы созрели зимой? – петушится Горохова. - Пошли! Горохова возликовала, а Степанов вытянулся веснушчатым лицом. Он-то знал, каково там зимой. Но не пасовать же перед девушкой! …Горохова начала осваивать скалы летом, полгода назад. Очень хотелось показать, что в ловкости она не уступает парням. Упорства ей не занимать, а вот техники никакой. Лезет фанатично на все стены подряд, срывается и чуть не плачет: - Ну почему я как корова?! Когда же она прислушалась к моим советам, дело пошло на лад. Мы постепенно усложняли лазы и дошли в конце концов до Большого Беркута. Последние несколько метров там вообще сверхсложные. Совершенно гладкая стена без единой царапки. Обычно я доходил до этого места, любовался панорамой и вниз. А тут Гороховой захотелось непременно до самого конца дойти. Ну не понимает она по молодости, что тут не каждый мастер спорта пройдёт. Глянул я на её упрямо сжатые губы и решил: проще залезть на вершину, чем убедить в том, что это невозможно. Поднялись ведь… Горохова давно прославилась неженским самообладанием. Даже в самые критические моменты она вела себя достойно, и никто ещё не слышал от неё характерного для девушек визга. …Вот и Перья. Мы остановились под Зверевским и обсудили тактику. Стены вертикальные, обледеневшие, а сверху ещё и заснеженные. Распор между скалами, покрытыми ледяной коркой, это достаточно остро. В такую погоду столбисты лазят обычно в триконях с железными шипами или даже в кошках. У нас таких не было. Но разве нас остановишь? Пиная лёд вибрамами, полез я наверх. Упираюсь крепко, мышцы напрягаются, работают, гонят кровь. Мне тепло. Метров через двадцать вовсе жарко стало. Ребята внизу заиндевели, подпрыгивают, ножкой ножку бьют… Бросил фал Степанову. Без жёсткой страховки ему тут не вылезти. Заклинившись у вершины, наблюдаю, как Степанов корячится в щели, страхую и постепенно замерзаю. Тут ещё ветер… Степанов пыхтит, отдувается, ноги скользят, руки срываются, сил не хватает, схватиться не за что. Ему хорошо, тепло. Вылез красный, мокрый, пар валит. Но довольный. Не осрамился! Степанов занимает моё место, а я спускаюсь Шкуродёром. В эту щель можно даже вниз головой нырять. Но сейчас не до выпендривания. Важно точно определить место, с которого нужно прыгать, иначе можно застрять между скалами или вылететь. …Зависнув в нужном месте, поджимаю руки и камнем вниз. Две секунды свободного полёта. Рисунок на скалах превращается в размытые полосы. Ветер в ушах свистит. Восторг переполняет грудь. Вроде как вдохнул до упора, а выдыхать не хочется. Так и распирает! Жаль, что пора тормозить… Горохова нетерпеливо топчется под скалой, с завистью выглядывая Степанова. «Ему хорошо, - наверное, думает она, - он наверху…». Знала бы ты, Леночка, какой там ветер! - Поняла, как лезть? - Не знаю. Природа подскажет. Забулинившись, она щупает стены, ища зацепок, и очень удивляется, не находя их. - Ничего-ничего, как Миша говорит – этим нас не остановишь… И лезет, лезет. Заклинивается так, что ноги дрожат, и лезет. Ну и настырность! В ледяной расщелине настолько трудно, что мы не удивляемся, вдруг услышав жалобное восклицание: - Мама! - Я здесь…- говорю. Почему-то в подобных ситуациях все девушки называют меня мамой. Подставляю плечо. Лезем. Степанов сверху потихоньку выбирает слабину. Гороховские вибрамы беспомощно скользят по трескающейся ледяной корке. - Ай! Ой! - На плечо наступай! - Так стыдно же… Под нами уже десяток метров. Горохова устала, а главные трудности ещё впереди. Из узкого распора нужно выходить в широкий распор, вставать чуть ли не в шпагат. Там и летом не каждый мужик залезет. - Падаю! - Плечо здесь. - Ещё бы шаг сделать. - Становись на голову… Теперь носок вибрама суй в щель, вот сюда. – Показываю рукой и Горохова тут же благополучно наступает мне на пальцы, которые я не успел выдернуть из щели. Степанов сначала посмеивался над нашими мучениями, а сейчас что-то стих. - Вова? Ты там живой? Или замёрз? - Своё состояние я оцениваю в три «дэ». Означает: д-джентльмен д-даёт д-д-дуба. А у вас к-как? - У нас четыре «дэ»! – Смеётся Горохова. - Почему четыре?.. - Дамы и джентльмены дают дуба! Ой, дают! Ой, мама! Последний возглас показывает, что она всё-таки девушка, а не суровый мужик. Отринув ненужную скромность, она непринуждённо наступает на подставляемые плечи, руки, голову, спину. Наконец, вершина. Мы издаём победный ликующий вопль, вспугивая сорок и воронов. В такой мороз птицы в основном сидят на ветках, нахохлившись или спрятав голову под крыло. От первобытно-дикого крика они подскакивают, стряхивая с сонных деревьев пушистый снег, и ошарашенно озираются. Мы любуемся зимней тайгой. Но лютый ветер гонит с вершины. Скорее вниз! Четыре «дэ»! Прыгая с Пера на Перо, приближаемся к Шкуродёру и заглядываем в глубокий разлом. - Где же мы фал закрепим? – растерянно осматривается Горохова. – Тут везде гладко. - Даже если мы закрепим фал, кто его потом снимать будет? Пойдём без верёвки! Снимаю с шеи моток фала и швыряю его вниз, в сугроб. Фал со свистом прорезал воздух и тяжело шлёпнулся где-то у подножия. - Здесь спускаются по камину. Вова знает. Заклиниваешься локтями и едешь, как в трамвае. Вова, ты сам спустишься? - Конечно! – неуверенно отвечает Степанов. – Вслед за вами хоть куда! Первый раз мы спускались с ним параллельно, неделю назад, и мне показалось, что он был тогда маловменяемым. Сейчас он пойдёт один. - Вот он, - говорит Горохова, - предел моих возможностей. Я-то думала, где он, этот предел? Оказывается, здесь. Вызывайте вертолёт, мальчики. - Тебе, Лена, лучше всего сесть мне на шею. Обычно так новичков спускают. - Чтобы я села кому-то на шею?! Не бывать такому. Да и центр тяжести будет слишком высоко. Давай, я тебя сзади за плечи обниму. Сможешь так? Она плотно обхватывает меня и упирается в плечо подбородком. Спускаюсь, как обычно: нахожу нужное для полёта место и отпускаю руки. Как сокол-сапсан камнем падает на жертву… Вот это наслаждение! И вдруг, в самый разгар кайфа, как выстрел в ночной тишине, пронзительный визг в самое ухо! Горохова визжит! Та самая, которая славилась своей выдержкой. Визжит, оглушает и отрезвляет. Что такое? Резко торможу локтями, а заодно ещё и коленями. Центр тяжести сзади, поэтому меня переворачивает спиной вниз. Горохова, придушив меня за шею, болтается в воздухе, как груша на ветру. - Что случилось?!.. – спрашиваем одновременно друг друга. - Так обычно спускаются, - говорю. - Мне показалось, мы падаем, – виновато говорит Горохова. - Держись, сейчас я приму вертикальное положение, и мы спустимся. Перемещаю ноги вниз. Интересно, а как там Степанов? Я вижу над собой узкую полоску синего неба и… поперёк этой полоски стремительно надвигающийся Степанов! Опережая взвившуюся снежную пыль, он падает на нас и пробивает, как бильярдный шар в лузу. Мои тормоза не удерживают троих, и живой комок, мельтеша конечностями, падает в сугроб. Выкатившись из него к подножию скалы, мы хохочем так, что скулы сводит. У Степанова смех вообще такой заразительный, что никто не может остановить свой хохот, пока он первым не прекратит. Сам Степанов, сорвав рукавицу, показывает на Горохову красным пальцем и пытается что-то сказать, но от безудержного хохота не получается. - Ты выбил нас, как пробку из бутылки! – говорю ему. - А! А! – пытается выдавить Степанов. – А всё-таки она визжит!! - Первый раз в жизни! – оправдывается Горохова, утирая выступившие от смеха слёзы. А я подумал, что и последний. Если девушка прошла Перья зимой, чем её можно испугать?